– Эк, тебя избили, – сказал жалобно Пила Сысойке.
– И тебя, бат, тоже: глаза-те у тебя эво какие! а нос-то-беда!.. – стонал Сысойко. Несмотря на боль, обоих забавляли ружья солдатские.
– Што же это торцыт, Сысойко? Вострое – нож не нож?
– А ты спроси!
– Нет, ты спроси.
– Боюсь, изобьют; ошшо пырнет востреем-то… Пила не утерпел, спросил-таки солдата:
– А это, поштенный, что у те?
– Што-што?
– А на ружье-то торцыт?
– Это ружье, а то штык.
– Эво, не знают, што ли, ружья-то! Медведев вон ломом бил, а рябков ружьем стрелял, знаю. Солдаты хохотали:
– Будет вам жару и пару!
– Ошшо?
– И как еще вздернут-то.
– А пошто?
– А за то, не ходи пузато. Не делай убийства. Пила и Сысойко молчали. В полиции были городничий и судебный следователь. В присутствие вели Пилу одного. Судебному следователю жалко стало Пилу при виде его особы, избитой и худой. Ему сказали только, что есть два важных преступника, которые бежали от стражи и были пойманы. Обстоятельство дела началось с донесения квартального, который писал, что Пила и Сысойко валялись пьяные ночью на улице, были приведены в полицию и там произвели буйство.
– Кто ты такой? – спросил судебный следователь Пилу. Пила повалился в ноги судебному следователю.
– Не губи, батшко! Вон корову увели, лошадь украли… Апроська померла… Всего избили… Смерть тожно скоро… Городничий улыбнулся.
– Притворяется, каналья!
– Встань! – сказал следователь. Когда Пила встал, следователь велел развязать Пиле руки.
– Ты говори откровенно: кто ты такой?
– Чердынской.
– Крестьянин?
– Хресьянин.
– Какой деревни?
– Деревни Подлипной, обчество Чудиново.
– Чем занимаешься?
– А што делать-то?.. Хлебушка нет, кору едим… Вон Сысойковы ребята померли, корову за них увели… А там Апроська померла, Сысойкова мать померла, я и пошел бурлачить… Вон Матренка с ребятами у Терентьича на постоялом живет… Пусти, батшко, бурлачить-то!.. Ослободи!..
– А как зовут тебя?
– Зовут меня Пила.
– Имя и отчество?
– Туто все: Пила родился, Пилой помру… Зовут еще Гаврилком, да это только дразнятся, а Пила настоящее; все так зовут: и поп, и Терентьич здешний.
– Зачем ты драться лез?
– Где-ка?
– А как тебя пьяного сюда привели и как потом квартальный стал тебя спрашивать.
– Кто его знает, кто он. Я с Сысойком лежал, а он с архаровцами пришел и давай пинать меня, потом и хлестнул… А я, бат, сам восемь медведев убил, никому не спущу… Больно прыток!… Ишшо не то ему сделаю… Ишшо вот железки, собака, надел…
– Ты не ругайся, а говори дело.
– Уж как умею… А уж не спущу… Вон архаровцы всего избили, а там еще хлестать стали… Беда!.. – Пила плакал.
– Он, кажется, не виноват! – сказал следователь городничему.
– Притворяется, собака. Позвали квартального. Как только вошел квартальный, Пила чуть не бросился на него.
– Вот он, ватаракша! Ну-ко, подойди ко мне! Подойди.
– Молчать! –сказал городничий. Пила присмирел.
– Вы его привели в полицию ночью? – спросил следователь квартального.
– Казаки.
– Он говорит, вы его били.
– Ах он каналья! Он и спал пьяный, я стал будить его и другого, они ругаются. Стал спрашивать, кто они такие, этот разбойник и полез на меня. Я и велел заковать в кандалы и отвести в острог.
– Зачем?
– Да помилуйте, он всех перережет!
– Ах ты востроглазый черт!.. Я те дам!!! Ты меня бить-то стал, а уж тебе где со мной орудовать. На тебе и надето-то што!.. Пигалица, право!
– Он вот и теперь ругается. Да он, может быть, беглый какой-нибудь.
– Есть у тебя паспорт? – спросил следователь Пилу. Пила не понимал.
– Это как?
-Получал ты когда-нибудь паспорт из волостного правления?
– Какой прыткой! Поди-ка, возьми наперед.
– Знаешь ты, что такое паспорт?
– А пошто?
– Тебе не давали никакой бумаги?
– Нету! Следователь доказал Пиле лежащий на столе паспорт.
– Баско! – осклабился Пила.. – А ты дай мне! – Пиле понравился кружок с орлом на паспорте. – А это какая птича-то?
– Есть у тебя квитанция в платеже податей? Пила не понимал этих слов.
– Это опять как? – спросил он.
– Платил ты подати?
– Сам бы взял ошшо, да не дают, вон Христа ради пособираешь да купишь хлебушка. Эк ты!.. Пила сделался развязнее. Следователь понравился ему.
– Вот што, поштенный, дай мне хлебушка, Христа ради!.. Вот у меня Сысойко, того и гляди, помрет; а Матрена с ребятишками померла уж поди.
– На что же ты пьянствовал?
– А я лошадь Сысойкову продал хресьянину; хресьянин и повел нас, меня да Сысойку, в кабак; хресьяна чужие пришли, ну и пили… За лошадь два рубля получил, как хватился в том месте, где меня впервые избили, и тю-тю денег… Обокрали… Следователь был человек молодой и понимал дело. Ему жалко было Пилу.
– Сколько тебе лет? – спросил он Пилу.
– Да вот, поди, лето скоро будет… Летом-то баско…
– Неужели ты не знаешь себе лет?
– Прокурат ты, как я погляжу! Помер бы я, да не могу… Вчера вот подумал, совсем помру, а нет… Вон Апроська сперва померла… Ах, девка, девка!.. – Пила вспомнил, как он видел ее в могиле.
– Кто она тебе?
– Девка, Матрена родила. Следователю не раз приводилось иметь дело с подобными крестьянами. По своей глупости, они ни за что ни про что попадали в беду. Назад тому год, до него, подобных крестьян обвиняли в разных разностях, приговаривали к каторге, и они, терпя наказания и разные муки, шли в далекие страны, сами не зная, что с ними делается, и гибли, как гибнут измученные животные. Прежним следователям никакого не было дела до участи этих бедных крестьян, им только нужно было скорее сдать дело в суд, который решал по тем данным, какие были в деле. Счастье Пилы, что его стал спрашивать не становой и не городничий, а такой следователь, каких у нас еще очень немного.