Подлиповцы - Страница 25

– Ты куды! Ты знай свое дело! – говорит лоцман.

– Сделаю то и то… – говорит Пила и идет на другую барку. Лежит лоцман в коломенке на железе и думает что-то, смотря на ребят, откачивающих воду, Пила и Сысойко гонят ребят.

– Подь, чучело! И тут робить не умеешь.

– Вот, умеешь!.. Пусти! – кричит Иван.

– Дурень, подь побегай… – говорит Пила Ивану. А ребятам давно хочется погулять.

– Не трог! Што пристал к ним? Знай свое дело, – облает Пилу лоцман.

– Экой ты, Терентьич! Мальчонкам-то трудно ведь.

– Мало ли что! взялся за гуж, будь дюж.

– Да парни-то родные.

– Мало ли что родные. Знаем мы родных-то, кто с борка, кто с веретейки… Пила и Сысойко откачивают воду. Покачают, покачают, спины заболят, сядут и ждут, чтобы скорее лоцман ушел, и им бы лечь поспать.

– Качай, што стали!

– Да мы так…

– Я те дам – так!.. Этот лоцман заводский человек и уже четырнадцатый год бурлачит по Чусовой и Каме, лоцманом служит шестой год и знает все опасные места на реках, за что и получает хорошее жалованье. Лоцман на барке или на коломенке – глава; без него ничего не поделаешь. Лоцман отвечает за целость барки, казенного имущества, здоровье людей – одним словом, он должен в целости сдать то, что принял. Поэтому неудивительно, что лоцман обращается со всеми как ему вздумается. Вот к этому-то человеку и старался втереться Пила, понравиться, для того, чтобы ему лучше было. Он понял, что все его товарищи, бурлаки, – такие же люди, как и он, что от них ничего не получишь хорошего, а еще наживешь худа: пожалуй, лоцман возьмет да и прогонит, как прогнал шестерых бурлаков за то, что они стащили ночью с барки две полосы железа. Лоцман же, бывши сам бедным бурлаком, всех считал равными себе, знал нужду каждого, не налегал ни на кого слишком работою и требовал только, чтобы все исполняли свое дело как следует. Одно только в нем было скверно: зная, как и что сделать, он хотел, чтобы все так делали и делали живо. Чтобы больше втереться к лоцману, Пила стал ему наговаривать на бурлаков. И действительно, лоцман по вечерам сидел с подлиповцами, расспрашивал их об родине и сам рассказывал им свои делишки,

– Вот ты пошел теперь бурлачить, и ладно. Города посмотришь разные, и жизнь-то лучше будет. Я, брат, тоже прежде мыкался так-ту, да поправился. Трудно было, зато теперь любезно поживаю: в заводе баба, летом весело. Пила слушал, рот разиня.

– Как походишь годов десяток, и сам будешь лоцман.

– А теперь нельзя?

– Экой ты дурень! Ты знаешь ли, што за штука лоцман?

– Э!

– Точно. Возьмешься ты за это дело и покаешься. Вот теперь Чусовая. Уж я знаю все, где какое место опасное, а кто ево знает, что случится? Вдруг как коломенка-то разобьется, ну и потонет. А я отвечай… Дура! Пила не понимал, как может потонуть коломенка. Лоцман растолковал ему.

– Эко дело!.. Научи ты меня, Терентьич! – говорил Пила.

– Вот и учись. Ты стой возле меня. Я тебя заставлю поносной водить.

– Уж ты и Сысойка заставь.

– И его заставлю. Только смотри, делай, как я буду велеть.

– Уж не бай! А ты, Терентьич, и ребят туды поставь.

– Ребят нельзя. Работа их легкая. А им с эким бревном валандаться неподходящее дело… Надо тоже и чувствие иметь.

– А если можно, ты лучше со мной поставь.

– Толкуй с дураком! Ты то пойми: што им здесь делать-то? Какая у них сила? Ишшо захворают, горе будет с ними.

– Ну, так и ладно. Терентьич очень понравился Пиле, но Сысойко почему-то невзлюбил его. Не долго постояли барки; не долго нежились и бурлаки. Надо же и плыть в дальний путь… Поплывайте, добры молодцы, за богачеством. Не знаете вы, что богачество-то вы сами спроваживаете: барки-то полны, да не для вас все это.

VI

Прикащики сосчитали всех бурлаков. Беглых оказалось двадцать четыре человека. Барки были осмотрены старательно. Дали бурлакам по полтиннику денег и велели готовиться в путь; а тронуться назначено завтра. Окончив поверку и осмотр барок, прикащики сказали лоцманам: «Ну, ребята, завтра мы поплывем. Смотрите, берегите барки и народ».

– Уж в эвтом не сумневайтесь, – было ответом лоцманов.

– Ну, и ладно. А вы, ребята, бурлаки, во всем слушайтесь лоцманов. Если кто ленив окажется да буянить будет, того мы прогоним и денег не дадим. Бурлаки на это ничего не сказали, а стояли без шапок, переминаясь с ноги на ногу и почесывая свои бока.

– А когда в Пермь приплывем, тогда получите половину денег сполна. Бурлакам это любо показалось. Кто поклонился прикащику, а кто и так стоял и смотрел на прикащика, как будто говорил про себя: больно ты хорош человек, только не обидь бедного человека… Когда ушли прикащики, деятельность оживилась: лоцманы кричали на бурлаков, бурлаки бегали, кое-что прилаживали и починивали, готовили барки к отплытию. Вечером, накупивши в заводе хлеба и лаптей, все бурлаки загуляли – пропили свои трудовые деньги. Вечером в заводе было большое веселие: у бурлаков много было знакомых из рабочих, и они теперь угощали их за хлеб-соль. Наши подлиповцы тоже были пьяны, даже Павел с Иваном выпили косушку, и лоцман Терентьич тоже был пьян и бахвалился тем, что он лоцман не на барке, а на коломенке и шесть лет благополучно проводил барки. Песни и пляски стихли далеко за полночь, и многие бурлаки вовсе не спали, потому что в четвертом часу утра приехало заводское начальство с духовенством. Священник отслужил молебен на караванке, окропил барки водой, раздался выстрел; бурлаки дрогнули, а он глухим раскатом залился в горах. Выстрелили с караванки еще раз, еще раз, и пошла пальба… Народу на берегу много было.