Подлиповцы - Страница 34

К оглавлению

– И мы, поди, не помрем? – спросил на это Сысойко.

– Как не помрем – все помирают. А все бы теперь лучше…

– А ты живи: я-то как без тебя?

– Ну, и ты помри.

– Утонуть?

– Ступай на Чусову, хлобыснись.

– Боюсь…

– Вот мы таперь муку прем, а небось ее не дадут нам, а дают когда гривну, когда полтину.

– Знамо, они богатые.

– Вот, бают, и в Чердынь муку плавят, а пошто она там дорога?

– А по то; кто плавит-то, – богат. Вот те и богачество!

– Уж именно! Как преж жили, так и таперь придем без всего, да ошшо ребят нет.

– Што делать!.. Вот те и бурлачество!

– Трудно. Оно и баско там, да што? А мы, Сысойко, не подем уж в Перму, лучше соль будем делать: ишь, как там тепло, и денег, бают, больше дадут.

– И то ладно. Только на чучелу бы попасть, што с колесами бегат.

– Попробуй – попади! Прогонят. Везде гнали, и из Перми прогонят. Народ там, бают, злой…

– Все бы поплавать.

– Черт ты экой! Ты погляди, што у те на груди-то? У меня, смотри, кожа слезла.. А спина-то? Самого так и пошатыват, – хоть помереть тожно… Сысойко! Пошто мы родились-то?.. Вон лошадям так славная жизнь-то…

– Ну их!.. А мы соль будем делать. Через день Пила и Сысойко ведут такой разговор:

– Ошшо бы так-ту поплавать, как по Чусовой плыли… Людей сколь, барок!.. города разные… И хлеб там был…– говорит Сысойко.

– Так оно. А таперь и люди-то побегли; бают, домой.

– А нам куды?.. што нам в деревне-то?..

– Там, Сысойко, бают, города баские есть. Бают, Перма супротив их пигалица…. Походим ошшо тамока?

– Подем.

– Бают, город есть такой: дома все каменные, а вышина-то… в Перми нет таких домов. Там, бают, царь живет.

– И туды подем… А денег дают?

– Бают, баско там.

– А мы и таперь подем!

– Куды таперь подешь? Я чуть иду, так бы вот и лежал. А мы полежим в Усолье и подем… Через день опять другое:

– Гли, Пила, траву косят!.. Што бы нам землю дали,– уж и бурлачить бы не пошли.

– Э! Людям счастье, а нам где уж! Вон, бают, много есть бросовой земли, а не дают – богатые люди продают, да дорого… Здесь ошшо што: все лес да лес, а вон ниже Пермы видали мы, какие земли-то, бают, хлеба много.

– Пожить бы там… Гли, плот плывет!

– Пусть плывет. Ты вот то суди: люди-то на нем такие же, как и мы. А ты погляди, как рыбу ташшат неводом. Вот дак ремесло! Лучше этова ремесла ничего нет.

– И легко!

– Поймал и съел, и продать можно.

– Подем рыбачить.

– Подем… Поспим и подем.

– Слышь, Сысойко, какой я сон видел… Ходили мы в Перми, дома все инакие, огромнеющие – ужасти! Церквей сколь!.. Хлеба так и накладена целая гора… Набрали мы много хлеба… Идем-идем, да и очутились в реке, и хлеба нет, – невод тащим… Вытащили – ничего нет; ошшо пошли, много достали рыбы… Столь много, што ужасти… Потом мы в варнице очутились… Печь большая-пребольшая; все дрова кидают, и мы кидам… Только кидам-кидам так-ту дрова, и вижу я в печке-то Апроську… Кричит она: тятька, вытащи! тятька, вытащи!.. Ужасти… Стою я и не смею в печку водти, а только тебя жгет-жгет, и сам будто ты в Польше стал. Кричу я эдак, а меня в печку толкают… Вот дак сон.

– Беда!..

– А как худо жить!.. Ходили мы, ходили с тобой, а што выходили? Смотри, лапти-то у нас куды гожи?.. А гунька-то, гунька-то!..

– Ну и жизь!

– Походим ошшо; может, лучше будет.

– Кто ево знат. Ты считай, сколь бед-то.

– А поп баял, как помрешь, бает, на том свете лучше будет, – баско… Значит, и дом будет, и лошадь, и корова… После этого разговора оба друга весь день ничего не говорили. Предоставлю читателю самому судить о положении Пилы и Сысойки. А таких бурлаков очень много. Пила говорил правду, что ему бы родиться не следовало: родился зачем-то человек; в детстве терпел горе, вся жизнь его горе-горькая, уж как ни пробовал выбиться из нищеты, нет-таки – стой! Куда лезешь, лапотник?..

XIV

До Усолья осталось верст тридцать. Полдень. Идет дождь и немилосердно мочит бурлацкие полушубки. Идут бурлаки часа четыре, то по колена в воде, то по болотистому берегу, то перескакивают через ручейки, переходят ложки. Все устали, измучились, как загнанные лошади, у всех пересохло горло. Все молчат уже с час. Пила идет впереди, Сысойко рядом. Елка и Морошка позади их. Пила и Сысойко страшно исхудали и походят на мертвецов. Они целую неделю пролежали в судне, теперь немного поправились, и хотя едва-едва переступают ногами, хотя у них кружатся головы, лоцман заставил-таки их тащить судно. Две недели не пели бурлаки песен, говорили мало. А это худой признак. Водку пили только в Перми. Идут бурлаки по отлогому берегу около плетня, которым огорожен чей-то покос с лесом: ноги скользят, запинаются за пни; все они покачиваются из стороны в сторону, свесивши головы, опустивши руки. Один только бурлак, молодой парень, то и дело тараторит, издевается над вятскими мужиками.

– Пошли, значит, вячки утку стрелять, а никто и не умеет стрельнуть. Штука, значит, забористая…

– Ты уж баял. Лонись баял, давече баял…

– Толды не все; таперь как есть скажу.

– Ну, бай.

– Ну, и пошли, значит, стрелять семь мужиков одну утку, а ружье у них у всех одно, да и то забарабали у богатого хресьянина… Ладно. Увидели утку и закричали: «Лови ее, халяву!» Побегли, она и спряталась. Потом выбегла и сидит на озере… Вот они и стали ружье затыкать порохом; один положил горсть, другой бает: погоди, я положу! моя, бает, копеичка не щербовата… Третий тоже бает; моя копеичка не щербовата, и пехает горстоцку пороху… И все так бают и пехают горстоцку пороху… Ну и положили все по горстоцке пороха, затыкали семью тряпками… Ну, вот один бает: я стрельну, другой тоже хочет стрельнуть – и расцапались, а потом и обхватили все ружье разом… Ружье как бзданет их всех, – кому руку ушибло, кому лицо – беда! а один, как стоял, так и упал – покойник сделался. А они и бают: «Скрадыват! скрадыват!»-и полегли с ним головами врозь… Так и лежат, а встать не смеют… Только едет мужик и видит их… Едва-едва сдогадались, што один мужик помер. Ну, их сцапали опосля, приволокли к начальству. Бурлаки даже не улыбнулись и молча слушали рассказ. Они уже в четвертый раз на этом дню слышали этот рассказ. Молодой бурлак обиделся, зачем бурлаки не смеются, и начал другой рассказ, как вячки онучи сушили… Судно нашло на мель. На нем шесть бурлаков работали шестами. Бечевники стали.