Итак, наши подлиповцы отправились бурлачить с товарищами. Всех шло сто тридцать один человек. На подлиповцах такая же одежда, в какой они были в Чердыни и в Усолье. На прочих товарищах или такая же одежда, как и у подлиповцев, или разнообразная: тут были полушубки из разных шкур, большею частью распластанные, в лохмотьях, без заплат, или просто изорванные сермяги, поддевки и что-то среднее между сермягой и поддевкой, называемое просто гунькой; у всех разнообразные шапки, хотя повсюду и одинаковые; большие, из шкур или войлочные, наподобие горшка; на руках у каждого рукавицы, или кожаные, или из шкур, или шерстяные; на ногах у каждого лапти. У каждого на спине висит котомка с хлебом, кое у кого с разным тряпьем. Ниже котомки болтаются по паре или по две пары лаптей. Спасибо еще прикащику, который нанял их бурлачить: он не поскупился дать каждому задаток; не дай он денег крестьянам, как бы они пошли в дальний путь без хлеба и лаптей? Все они шли до сборного места, то есть до завода, целых три недели, и шли, как некогда шли евреи по пустыне Аравийской, с тою только разницей, что были русские крестьяне, бежавшие от своих семейств. Шли они врассыпную по большим и проселочным дорогам, узким тропкам; плутали по целым дням в незнакомых местностях; ругались, мерзли, дрались и даже раскаивались, что пошли. Их взялись вести четыре лоцмана, уже несколько лет занимавшиеся бурлачеством и знавшие все станции-пристани от Чердыни до Нижнего и от Билимбаевского завода до Перми; но у этих лоцманов не было согласия в выборе дорог: каждый из них жил в разных местах зимой и отправлялся на Чусовую своими дорогами; сошлись вместе, каждый хотел идти по своей дороге. Вот наконец они согласились; все крестьяне идут за ними. Идут они два часа, едва-едва переступая ногами, не торопясь, разговаривают, поют песни грустные, долгие и тяжелые, а больше молчат. Проезжающие заставляют их сторониться, и кто из ста человек не успел своротить с дороги, того ямщик хлещет витнем. Крестьяне ругаются, хохочут и лезут драться. Одному почтовому ямщику плохо пришлось от них за витень, и крестьяне убили бы его, если бы не вступился почтальон и не разогнал их саблей. Всех забавит звон колокольчиков и шубы проезжающих бар. Они сначала дивятся, потом хохочут. Всем как-то весело, и кто поотстанет от толпы, догоняет ее. Подлиповцы идут особой кучкой. Они увлекаются разговорами товарищей, их хохотом, тешатся над выговором татар и черемисов; собственные несчастия они начинали уже забывать. Но вот дорога делится надвое. Вся ватага стала.
– Кажись, сюда теперь? – спрашивал один лоцман.
– Нет, не сюда, а сюда, – говорит другой лоцман.
– Накося! Теперь по этой, по левой, надо: тут село будет, – говорит третий.
– Эво! Што у те шары-те чем заволокло? Вот как подем по этой, по правой, – тут и будет деревня, три версты и всего-то! – говорит второй лоцман.
– Молчи! Тебе бают – село, а ты баешь – деревня…
– Медведь ты раменской!.. Тебе говорят – деревня… как войдем в нее, и сворачивай налево, – говорит четвертый лоцман.
– Да будьте вы прокляты, лешие! Привычки у вас нет, обычаю… Мы десять годов по эвтой дороге хаживали. Черти вы дьявольские! – ругается второй лоцман. Остальные лоцманы задумались: а что, если он правду говорит?
– Смотри, не обмишурься… Право, знать, эта дорога-то? – говорит первый лоцман. Часть бурлаков (бывалые) пристает ко второму лоцману и говорит:
– А, бат, дорога-то налево. Веди! – К ним пристает еще человек тридцать. Пристают и остальные. Начинается брань беспощадная, крик…
– Что, братцы, горло дерете? Коли вы другую дорогу знаете, – пошли… Мы восьмой год ходим, знаем…
– И я восьмой! И я шестой!.. – кричат остальные путеводители.
– Ты веди толком! – кричит Пила.
– А я уйду тожно! – кричит первый лоцман.
– Ну, и иди, черт! што пристал? – кричат бурлаки.
– Ребя! валяй его?.. бей!.. Первого путеводителя окружает человек сорок. Он старается всех урезонить. Бурлаки не верят. Остальные лоцманы-путеводители идут по левой дороге. За ними идут и прочие. Попадается им крестьянин с дровами. Он знает, кто это люди.
– Эй, братан! эта дорога на Чусовую? – спрашивает крестьянина один из лоцманов.
– А вы бурлачить?
– Бурлачить.
– Э! Ступай вкось, там и будет река Яйва.
– Вре! А мы ее не прошли?
– Послезавтра будет.
– Ах, ты (следует непечатная брань), да ведь Яйва в Каму бежит?
– А куды не то?.. Кама-то эво што… Вы бы и шли по Каме.
– А ништо, подем по Каме! – говорит один лоцман.
– Ступай. Эдак мы скоро придем; там еще будет Косьва да Усьва, а потом Чусова.
– Ну, и подем. Тронулись по левой дороге. Пришли в деревню. Ночевали. Утром тронулись в путь по правой дороге. К вечеру пришли в эту же деревню… Ночевали. Утром пошли по левой дороге.
– Ишь ты, леший! – ворчат бурлаки. – Да ведь мы были ту тока?
– Где, в деревне-то?
– Ну!
– Слеп! Деревня-то совсем другая: в той семь домов, а в этой восемь, – говорит один лоцман. Бурлаки верят и нe верят. Лоцмана спорят и все-таки идут вместе все. Наконец пришли и к Яйве. Река не широкая, покрытая льдом, занесенным снегом.
– А это што? – спрашивает Пила, указывая на пространство, занимаемое рекой.
– Это река, бают, – отвечают ему бурлаки. – Кама? – спрашивает Пила.
– Нету. Кама вон де, – указывая рукой на север, говорит бурлак. Пила дивится. Все стоят на берегу реки и спорят, как идти: направо по речке или налево.