– Да он, поди, издохлой какой?
– Издохлой!.. Как бы не так! А пошто я ево хлестнул?..
– Значит, ты слеп был, или другое что… может, спугался?
– Ну уж, кто другой спугатся, а я – шабаш!
– Да он, поди, медведь-то, мухомора обтрескался!
– Сказано-убил! – кричит Пила, сердясь.
– Знамо, издохлова.
– Поговори ты, собака! Бурлаки хохочут и дразнят Пилу: знамо, издохлова медведя убил.
– А што, если таперь медведи прибегут?
– Сюды-то?
– Ну… съедят нас али нет?
– Ну, таперь шабаш. Нас-то эво сколь. Как закричим и прогоним, и черт его не догонит…
– И топоров-то ни у кого нет…
– А мы закричим. Побежит… Пришли они в деревню. В деревне сказали им, что они не в ту сторону идут к Чусовой. Пошли опять бурлаки назад отыскивать настоящий путь. Опять сбились с дороги. На другой день встретились с толпой других бурлаков.
– Вон они, лешие! – сказали обрадованные наши бурлаки.
– Это не те, другие.
– И то.
– А вы откедова?
– Вячки.
– Вячки ребята хвачки, семеро одново не бояча! – сострил один молодой бывалый бурлак. Эти бурлаки знали дорогу лучше наших бурлаков, и все скоро добрались до Чусовой.
Река Чусовая была уже оживлена в это время. В нескольких местах, на льду и на низких берегах ее, на полях, строились барки и полубарки; воздух оглашался стуком топоров, криком крестьян. Подлиповцы с товарищами пошли берегом. Здесь идти им было весело: везде народ, есть с кем и слово перемолвить, есть кого и спросить, куда идти и далеко ли еще, и народ такой добрый. Река в этом месте узка; по обеим сторонам ее или высокие крутые берега, с нависшими деревьями и скалами, или с одной стороны крутой берег – гора, а с другой – низина, поле. В местах, где крутые берега с обеих сторон, было мрачно и страшно. Бывалые бурлаки рассказывали разные ужасы и страхи.
– Вишь, эта гора-то какая, матушка! А бед от нее много бывает… Вот она теперь ровно впереди, а как подем, она углом будет, ровно кто топором обрубил… Тут беда баркам. Как поплывет это барка и хлобыснется о гору, так ее и шарахнет, а место – беда, бают, дна нету…
– Бают, тут сидит кто-то. Черт не черт, а уж больно сердится. Бают, у него в лапах-то стресоглазка.
– Что сидит! Коли сидел бы – словили; нынче, бают, начальство строго. Вот таперича штуки поделали, штобы нам ловко было плыть. А без эвтих штук беда была, потому река уж такая бурливая, да камней в ней много, – говорил один лоцман.
– Экая гора-то! Ах ты, какая высь! – дивятся бурлаки.
– Вот где мы идем! – говорит весело Пила. – Эк, баско! А там, поди, ишшо лучше. В этих местах им приходилось идти даже ночью, потому что не было не только что деревень, даже людей, кроме их, и ни одной барки. Здесь им казалось страшно: они боялись не медведей, а чего-то иного. Впереди, позади
– кругом все горы, а вверху небо черное и звезд не видать.
– Ребята, тихонько иди! Смотри, полонья, – говорил кто-нибудь.
– Да мы бы спать.
– Ну, нет. Смотри, какие богародни стоят вон там. Коева дни такие же были… В левой стороне видится что-то белое, большое такое. Немного выше – не то церковь, не то кто его знает что такое. И таких видов много. Бурлаки боятся подойти. «Убьет!» – говорят они и делают от таких мест большие круги.
– Боязно, братцы! Теперь-то еще што, а прежде, бают, ужасти бывали. Вон, сказывают, жил здесь Ермак, атаман-разбойник, людей убивал, беда?.. Он, сказывают, Сибирь в полон взял, – рассказывал лоцман.
– Все один?
– У него сила была огромнеющая. Люду сколь было, все разбойники…
– А он теперь где?
– Помер, сказывают… Сказывают, утонул.
– Вре? А он, поди, спрятался там на гope-то?
– Сказывают, потонул! У него, слышь, зипуна-то не было, а он железо носил.
– Пра?! Вот дак сила!.. Как хлобыснет, и помрешь?
– Ну уж, он сидит, поди, таперь, смотрит шарами-то. Это смотри, не он ли – экой высокой да белой, ишь как усторился (долго и строго смотрит на один предмет)!..
– Это дерево, а то вон камень выдался.
– Ну уж, не ври, это он… Подем, поглядим? – Ну-ко, поди, он те задаст? Как пырнет камнем-то… – Бурлаки дали круг. И долго толковали бурлаки об Ермаке, не зная его, а только наслышавшись о нем от бурлаков же. Наконец кончился их путь. Они пришли к заводу.
На берегу было множество крестьян: кто пилил бревна, кто рубил, кто строгал, кто гвозди и скобки вбивал; достраивались барки, коломенки и полубарки. Подлиповцев и прочих бурлаков сосчитали, поверили и выдали им по десяти копеек денег. Купили они хлеба, надели новые лапти, взяли господские топоры, железные лопаты и прочие необходимые инструменты для скорой работы и стали работать. Всюду работа кипела. Каждый человек что-нибудь да делал, и если кто не умел топором, то гвозди вколачивал, снег отскребал или доски таскал. Кажется, барку нехитро сделать, а нашим бурлакам больно мудреною казалась эта штука. Они не могли надивиться, как это такая штука состроена, – с которой стороны ни подойди, везде гладко, только железки какие-то вбиты, и вся из досок сделана да бревен. «Вон у нас избенки-те не так делаютча: как хошь, так и перевернешь бревно и приладишь, а тут все инако. И куда экая чучела? дом не дом, а кто ее знает, куда она годна?.. Дай мне – не возьму. Пра, не возьму?..» На бурлаков кричали мастера:
– Что стоишь? Робь! Деньги только даром берете, разбойники? Бурлак почешет один бок, спину и пойдет с топором к барке. Что ему делать? Вот он видит, лежит доска. Баская доска-то, да верно робить велят, и бурлак начинает рубить доску без цели, а так, думая, что и он робит.