Подлиповцы - Страница 4

– Ишь ты!-сказал Пила и стал щупать мальчика. – Помер.

– Кто? – спросил Сысойко.

– Парень.

– Ну, и ладно… А девка-то? – спросил Сысойко и высунул голову с полатей. Пила вытащил за ногу и девушку. Она была мертвая. Левый висок ее был чем-то проломлен; лица ее незаметно было: все оно запеклось от крови, и на нем засох мусор от печки.

– Сысойко, гли! (смотри). Сысойко плохо видел с полатей.

– А што, померла?

– Слеп ты, што ли? Гляди, убита!..

– Вре?! Пила положил мальчика и девушку на лавку и долго смотрел на них жалобно.

– Слышь, Сысойко? Ты убил девку-то?

– А пошто?

– Право, ты?

– Цуцело ты. Пила! Што я, медведь, што ли, эк ты! – Сысойко не стал и говорить больше, а спрятал голову в полушубок. Пила нащепал березовой лучины, достал на трут кремнем огня, зажег лучину и стал смотреть в печку. В ней лежал большой камень, отвалившийся с неба печки. Теперь Пила понял, что не Сысойко убил девку, а этот камень сам отвалился. Только как же на парня камень не упал, а на одну девку?

– Смотри-кась, экой камень-то! – сказал Пила Сысойке, показывая ему камень. Сысойко посмотрел и разинул рот от удивления, но ничего не сказал. Пила склал в печку дрова, зажег. В избе сделалось светлее. Пила опять подошел к ребятам. Жалко ему стало ребят. «Эх, голова-то как раскроена… Мальчонки, мальчонки! Жить бы вам долго, да што жить-то? Лучше, как померли. Вот, Сысойко, и померли ребята!..»

– Померли. Теперь я к тебе пойду.

– А мать?

– Помрет. В это время простонала на печке старуха и что-то несвязно пробормотала. На это ни Пила, ни Сысойко не обратили внимания. Пила стал рассуждать, что делать с ребятами. Зарыть их так – поп узнает, и тогда беда; ехать к попу – будет денег просить… Пиле хотелось ехать в село; у него не было хлеба, и он ждал только удобного случая ехать туда. Случай этот выпал – везти хоронить детей.

– Ну, пошто ребят туда везти? Зарыть бы здесь в лесу, так нет ишшо, деньги давай, – сердился Пила.

– Ты не вози, – сказал Сысойко.

– Ишь ты! Как наедет – лучше будет? Нет уж, свезу. В избу прибежал Павел.

– Апроська зовет! ись, бает, хочу.

– А ты што? нету што ли, картошки-то?

– Молока просит.

– Поди подои корову-то.

– Я доил, да нету молока-то. Пила ушел в свой двор. Стал доить корову, у той не было молока.

– Родить тожно хочет, – сказал про себя Пила. Пила ушел в свою избу. В его избе было немного чище и светлее. Отсутствие одежды и других вещей здесь было такое же, как и у Сысойки. На печке лежала Апроська, некрасивая, худая девушка. На полатях сидели: Матрена, Иван и Тюнька. Все они ждали молока. Матрена жевала картофель.

– Ты ушел и утонул; дома хоть помирай… – ворчала Матрена.

– Чиво помирай! Вон ребята Сысойковы померли. Сысойко, гляди, помрет, а старуха уж поди теперь померла.

– А Сысойко? хворат? – спросила Апроська.

– Сказано, помират.

-А молока принес?

– Где возьму? Вон корова-то родить тожно хочет, нету молока-то. Матрена заворчала.

– Уж у тебя все так. Когда я дою, всегда молоко есть… Уж изленился ты совсем.

– Я те, стерво! Поворчи, што я тебя не отщепаю! Пила ушел из избы рассерженный. Он вошел в третью избу, к соседу Морошке. Морошка был нездоров, нездоровы и дети. Жена его плела лапти.

– Нет ли продать чего? – спросил Пила жену Морошки.

– А ты в город?

– В город. Вон у Сысойки ребята померли; надо к попу везти.

– Ладно. Вон тамо лапти складены, возьми. Пила взял две пары лаптей и пошел домой.

– Нет ли у те травки? – просила жена Морошки.

– Как нету!

– Дай, родной!

-Ну, погоди, Пашку пошлю… А Агашка как?

– Ой, и не говори!

– Ванька у меня тоже… Вон с Пашкой ничего не делается… Иван был жених Агашки. На другой день Пила сделал ящик в виде гроба, положил в него два маленьких трупа, завернутые в мешки, заколотил ящик с досками и повез на дровнях в село, вместе с двумя парами лаптей и тремя берестяными бураками от Морошки.

IV

В село Пила приехал ночью. Переночевав у знакомого крестьянина, он утром отправился к священнику. Известно, что в сельских церквах служат только по воскресеньям и в большие праздники. Так и теперь церковь была заперта, и к ней не было даже дороги проложено, то есть незаметно было следов человеческих с дороги. Священник долго не соглашался хоронить детей. Пила несколько раз ездил к нему, и вот уже в пятый раз приехал к нему и ничего не дает. Священника это просто до слез проняло. Он стал надевать худенькую с заплатами рясу.

– Вот что, Пила: ты в пятый раз ко мне приехал, а ничего не привез. Смотри, у меня на ногах-то лапти! – Священник был в лаптях. Пила в этом не видел ничего удивительного; ему смешно показалось.

– Тебе смешно, а мне плакать хочется. Вот уж шестой год живу здесь, а ничего не приобрел. Просил, чтобы перевели, да выговор получил. Пила плохо понял.

– Так мне надоело житье с вами! Уеду я таки от вас.

– А ты уедь, право! – сказал Пила.

– И уеду!

– А ты теперь уедь.

– Не пускают. Да и что толку в том, что я уеду! Пошлют другого на мое место, и тогда вам хуже будет.

– Ишь ты. А ты не поедешь?

– Не пускают. Священник кликнул дьячка и послал его с Пилой в Церковь.

– Пила, дай корову? – сказал Пиле дьячок.

– Ишь ты! А я-то как?

– Ты купишь. Пила захохотал.

– А если не дашь, и отпевать не будем.

– А я сам зарою.

– Право, отдай… Были бы деньги, не стал бы просить. Вот у нас сынишко подрос, надо в училище везти, да дать там смотрителю; а что я дам?